Сарай за огородом

Сначала коротко о себе: в начале творческое карьеры (хехе) заблуждалась насчет своих поэтических талантов, ныне заблуждаюсь в сфере прозы. Пишу редко, ибо та половина моей личности, которая контактирует с окружающей средой - ленивая скотина, а вторая, исключительно занудная, уже охрипла орать на первую, чтобы та перестала пялиться в монитор и занялась делом. Так и живем.
Почему сарай? Там тепло и мухи не кусают, моим гениальным нетленкам там будет лежаццо и пылиццо очень комфортно. А еще там лежат грабли. Символично, не правда ли?)

Пока творение моей жизни валяется на рабочем столе (целых полстраницы -___-), выкладываю уже довольно старенькие миниатюры, которые где уже только не выкладывались :Д В почти хронологическом порядке:


В тумане поют русалки и пахнет ландышами. Тающий снег сквозь пальцы, звенит, струится, рассыпается по изумрудной траве, теряется в белом молоке дымки. Тропинок нет. Во сне никогда нет дорог - кроме одной, из желтого кирпича, но до нее еще бежать сквозь туман, но где она? В какой стороне? Осторожно, по траве, стараясь не наступить на подснежники...
В тумане шум дождя и цветущие яблони - лепестки по лицу, - кружево и лед. И песня русалок, что танцуют у кромки воды, пахнущей ветром и листьями. Бледные лица, синие глаза и звонкий смех - все теряется в тумане, едва появившись, мелькает так быстро, что кружится голова, и вот холодные ладони уже тянут в хоровод и песня становится громче. Они поют о...
В тумане скрип дерев и шелест опавших листьев, плач погасших фонарей и шепот забытых кукол. Туман обнимает и ласково толкает вперед, надо идти, быстрее, некогда ждать... В кончиках пальцев зудит, на губах привкус бергамота и ненавистной ванили, на плечах - холодный шелк тумана. Делай ход. А слепое небо поправит, если ты ошибешься.

Сегодня из мутной ночной синевы лился дождь.
И пахло гарью.


***

Если пройти по воде чуть дальше горизонта - можно найти Авалон, скрытый туманами и заросший вечно цветущими яблонями. На западном берегу возвышается маяк, который ни разу не был зажжен. Просто потому, что еще не было никого, кто мог бы это сделать. Серая громада медленно оседает, стонет под порывами ветра, иногда налетающего со стороны моря с ураганной силой, покрывается пылью и пеплом, мерзнет и ежится, когда мокрые туманы подползают ближе. Раз в месяц льет дождь и тогда кажется, будто слепой фонарь на вершине маяка плачет. Этот гигант чужой на этом острове. Откуда он взялся? Кто его построил? Может... потерявшийся поэт с дрожащими руками и нервной сигаретой во рту?..
На востоке стелются поляны фей, где горят костры и растет боярышник и колокольчики. Только тссс, феи спят. Пока покрытое тучами небо светло - не время для безумных плясок и звонкого смеха. Это - только для Луны с печальными глазами и тонкими пальцами, только для пугливых звезд, только...

А на вершине холма, где на ветру трепещет истлевшее алое с золотом знамя, спит Король.


***

Небо, умытое хлорным дождем, припудренное полынно-горьким снегом, слепо щурится на замерзшие фонари под одеялом смога, воняющего гарью и криками - хотя, по сути, они пахнут одинаково. Лед на дорогах посыпан алмазным песком - все для вас, дорогие, чтобы ваши ботиночки не скользили, все для вас, - небо нанизано на нити антенн, перечеркнуто паутинами мертвых ветвей. Провода угрожающе гудят. Боятся, наверное. Бедные.
А в бетонных стенах мерзнут феи. Греясь у парафиновых свечей, они поджигают свои крылышки, только бы согреться, только бы маленьких сердечек не коснулся иней и тлен. Они поют древние песни, хором с ветром, завывающим в ржавых трубах; танцуют, поднимая к штукатуренным потолкам тонкие ручонки, задирая носики на сияющих румяных личиках, взмахивая горящими крыльями, и пепел кружит в воздухе, ложится хрупким кружевом на снежную крошку. Туфельки из засохших листьев не спасают маленькие ступни от холода, лепестки-одежды не греют, роса давно схватилась льдом, пыльцу развеял студеный ветер... Время тянется мятной карамельной патокой, но уходит, уходит, уходит.
Жги свои крылья, фея. Ради пары мгновений тепла - жги.


***

Не селитесь у больших дорог.
Однажды зимой в ночном смоге раздастся барабанный бой, и снег и песок с солью взметнутся под звук песен и дикий смех. Идет Марш Теней и горе тем, кто оказался слишком близко к Пути - Тени вовлекут в танец, унесут прочь, за собой, в Дорогу, что тянется за горизонт и чуть дальше. Без отдыха и остановки - пока ноги не перестанут нести, а в глазах не начнет рябить от ярких гирлянд и неоновых ламп, только тогда они отпустят, оставят на дороге опустошенных и ошалелых людишек, не понимающих где небо, где земля и как вернуться домой.
Если свет луны ляжет правильно и утихнет вьюга, то они покажутся - странные существа, нездешние, но знакомые, ненормальные, но такие обыденные - большие, маленькие, худые, толстые, огромные и мелкие, с огромными ушами или желтовато-белыми бивнями, ветвистыми рогами, мохнатыми хвостами; с барабанами, фонариками, трещотками в руках. Впереди по ледяной тропе плывут газетные лебеди - иногда ветер поднимает их в воздух и они парят низко над землей, за ними бегут, шурша, мелкие Тени - выброшенные троллейбусные билетики, сотни их, их шепот лишь вступление к песне. Чуть поодаль, вальяжно плетутся Духи заводов и фабрик, огромные, неповоротливые, громогласные, их голоса - грохот станков и гул труб, торжественно и оглушающе вступают в хор. Танцуя в облаках снежинок и пара, водопроводные нимфы и сирены поднимают к звездному небу полупрозрачные синеватые ладони - на запястьях звенят колокольчиками льдинки, они журчаще поют о подземных реках, запертых в трубах, смеются каплями.
А духов все больше и больше. Они ступают по потрескавшемуся асфальту, по засыпанной снегом пополам с песком плитке - верткие улыбчивые призраки из киосков и булочных; подтянутые надменные Хранители банков в поношенных строгих костюмах; Хозяева супермаркетов и торговых центров - в их непропорционально длинных руках с большими ладонями хрустят пакеты, и глаза их огромны и безумны; томные театральные Тени с их низким грудным, фальшивым смехом... и потухший свет фонарей - он так оглушительно тих, что без него песнь была бы пуста. И многие, многие другие - усатые водяные из фонтанов, костлявые домовые опустевших частных избушек, слепые Человечки светофоров...
Дорога выгибается, подставляя спину под бесплотные ступни, довольно урчит и идет, дальше, дальше...
Берегитесь городских теней, они беспощадны - забирают, не отдавая ничего взамен, они так настойчиво толкают к вершине, тянут за собой, и так быстро забывают, оставляя за спинами наедине с пустой дорогой и холодным разряженным воздухом, которым никак не надышаться.
Не селитесь у больших дорог.


***

В такие ночи снежные звезды плачут о белом шелке льда на скользких дорогах города. Они слезливо поют о снах, где ночь бесконечна, а по неоново-стеклянным улицам гуляют огромные белые звери в пушистых шкурах и с черными-пречерными носами. На зверях сидят карлики, их шапчонки украшены серебряными бубенцами - они даже звучат так серебряно, искристо и немного яблочно. Карлики знают древние песни на таких языках, что их не помнят даже самые высокие и старые горы. Но карлики молчат. Они тоже слушают песнь звезд.

В такие ночи руки дрожат от холода скованных льдом окон, от грохота машин, разрисованных ржавчиной и бензином, от кисло-сладко-горького привкуса винных яблок и специй. В такие ночи одно спасение от дрожи - лишь нанизывать на шелковые нити снегопада бабочек-невидимок, завязывая на концах узелки бантиками, чтобы те не улетели. Держи крепче и не жадничай, если бабочек будет слишком много - выдернут в синий зимний мрак, к черным остовам дерев, к громким, истерично-острым звездам. Не слушай их песни, не гляди на них, зажми уши холодными ладонями и молись своим Богам, чтобы снег укрыл тебя от звездных глаз.

В такие ночи звезды хотят тепла.


***

Стены нужно ломать, даже если это Великая Китайская или стена в голове, против которой бессильны кулаки и кувалды.

Как марионетки, сорвавшие все нити с неживых, деревянных рук и ног своих, падают, рушатся дни и замирают бесформенными кучами в легкой ромашковой пыли. Широким взмахом рукава разогнать тучи проблем и построить воздушные замки из взбитых, как сливки, мыслей и воспоминаний - это же так просто и бессмысленно. Самое оно.
Кожа у мая пахнет солнцем и сушеными яблоками. Волосы у февраля серебристы и снежны, его дыхание заключает время в ледяные клетки, смораживает перья, его поцелуи выбивают воздух из легких острыми иглами мороза. Голос у мая - как радуга или первые цветы или взмах крыла капустницы. Февраль - словно смерзшийся в кружева свет луны и звон стальных лезвий.
Воздушные замки не любят холодов - рассыпаются снежной крупой и падают, падают, кружась в хрустальном воздухе, и ложатся на грязные улицы.
Слышите скрип под ногами? Это обломки чьей-то мечты.

До мая еще не скоро.

Петр Самуилович никогда не верил в сказки.
С самого раннего возраста, когда его матушка, почтенная Анна Соломоновна, пыталась привить родной кровиночке любовь к фантазиям и далеким берегам в волшебных радужных туманах, Петруша задирал нос, сплошь усыпанный веснушками, презрительно фыркал что-то и брал в ручонки научные труды. Познание действительности и раскрытие законов природы - вот то, на что должны устремляться помыслы человечества, но не на сказки и выдумки, которые есть ни что иное, как пища для лентяев и тунеядцев. Меха, раздувающие ветер в голове - так один раз назвал наш герой фантазийные истории и сия фраза так понравилась ему, что применял он ее при каждом удобном случае. Так думал Петруша все свое детство, всю юность и, в дальнейшем, - всю жизнь.
Отправившись на учебу в царскую гимназию под Идрючинском, Петр надеялся раз и навсегда оставить "все эти глупости" позади, вместе с родной усадьбой и матушкой с папенькой, но, как оказалось, радость его была преждевременной. Марк Антонович - благообразый старик, учитель ботаники и литературы, очень любивший всяческие придуманные истории про ельфов и однорогов, - на всех уроках своих всенепременно рассказывал пару-тройку оных. Нацепив на нос тонкие очки в роговой оправе, он ходил меж рядов парт со старой пыльной книжонкой, из которой то и дело сыпались листы, исписанные ровным мелким почерком. То были древние сказания и совсем новые повести о том, чего не было и не будет. Ученики почти не дыша слушали о том, как рыцари побеждали драконов и короли невиданных земель пировали в своих замках, слушая менестрелей. Один только Петр зажимал уши и недовольно хмурил брови. Марк Антонович, видя это, жалостливо вздыхал и качал головой, но ничего поделать не мог.
С тех пор прошло много лет; Петр Самуилович закончил гимназию, затем академию физики и астрономии и далее преподавал в Идрючинском Царском Университете. В своей мысли о вредности сказок и фантазий он не только не разочаровался, но и укрепился. Совершая ежевечерние променады по главным проспектам, он, натыкаясь взглядом на афиши театров и на презенции кукольщиков, коие представляли ненавистные сказки, снова хмурил кустистые седые брови и возмущенно фыркал. А мир, тем временем, наполнялся любителями выдумок. Боже милостивый, как ужасался наш герой тому, как много матерьялов уходит на волшебные истории, как много бесполезных книг занимают полки вместо работ, могущих раскрыть простому люду, что есть Вселенная и всё в ней. Возвращаясь в свой дом, когда зажигались фонари и на улицы высыпали толпы праздношатающихся горожан, Петр Самуилович усаживался в любимое кресло, скептически оглядывал вечернюю газету и, глядя на очередные истории о гостях из далеких галактик, ясновидящих бабках, а также иных мирах и неупокойниках, терял терпение и кидал газеты в горящий камин. Затем садился за работу и до позднего вечера писал научные труды, раздраженно окуная перо в чернильницу.
А когда на небо восходила бледная луна, то, готовясь ко сну, он снова криво усмехался, натягивая на седую макушку ночной колпак, и недовольно крякал: "Выдумщики!". Потом накидывал на клетку с феями кусок черной тряпицы, трепал грифону Антонию перышки на шее, задувал свечу и засыпал.
Нет, Петр Самуилович никогда не верил в сказки.

"Сарай за огородами" - вы сама скромность
Миниатюрки мне очень нравятсь особенно про Петра Самуиловича!

сэр Алекс, в сараях есть что-то загадочное и неземное, вы не находите?